«ДОГОВОРИМСЯ О ВСТРЕЧЕ…»

 

***

Чистые абсурднейшие формы:

спрос на них затих…

Это отклонение от нормы –

помнить за двоих.

 

Это ответвление от смысла:

от Тебя – к Тебе.

Солнечная правда бескорыстна –

соло на трубе.

 

Льётся звук под бархатной лазурью

золотом с небес.

Это вознесение над бурей –

думать о Тебе.

 

Это отречение от яви:

быть с Тобой во сне.

Крыльями совиными сияет

чудо на сосне…

 

Оберег-хранитель поневоле,

ветер бытия…

Это избавление от боли –

музыка Твоя.

 

Это непринятие всех правил –

смерти и игры:

за Тобой тянуться к царству Прави

в звёздные миры.

 

**

Прости, Бог Северного Ветра!

Прости и здравствуй, друг и брат!

Ты ярко-розовой подсветкой

намедни выкрасил закат,

о возвращеньи повествуя…

И встречу точно предсказав,

ты прав: лишь этим и живу я.

А впрочем, ты, похоже, прав

во всём, заведомо, навеки,

без «как обычно», без «опять»;

пространства, дни, сердца и реки

ты поворачиваешь вспять –

одной лишь волей. Ты – стихия!

Подхватишь ввысь, иль бросишь вниз,

развеешь по свету стихи, и…

всё, что угодно, но – вернись!

Пусть мне воздастся не по вере,

пусть эту веру не спасти…

Ты – здесь. Или, по крайней мере,

как минимум – уже в пути.

 

***

- Поздно?!

- Не стоит…

- Сбудется?

- Брось ты!…

- Страшно!

- Пустое.

- Но…

- Всё непросто.

Снежные гроздья

Спрятали Остров;

- Сбудется?

- Поздно.

Проще, чем «просто».

Песни вчерашней

Звук обездвижен…

- Стоит ли?

- Страшно.

- Видишь ли…

- Вижу.

Оттепель. Святки.

Давят сугробы.

- Сбудется?

- Вряд ли.

- Страшно…

- Попробуй.

 

 

**

Принеси меня в жертву чужим богам:

я в борьбе с собой с каждым часом слабей.

Мне не хватит весны растопить снега –

моя нежность груба в сравненье с Твоей.

Но потянется вечер к белым ночам,

и поверю, что Ты – действительно ТЫ…

Опрометчиво, ветрено, сгоряча –

я из дома уйду, забыв про мосты…

 

Понимаешь, их надвое режут тут –

в этом городе мокром, как сны дождей:

и окажется берег пологий крут,

и, возможно, случится за ночью день…

Улыбнусь и пойму сквозь паденье вниз,

что любила смотреть, как сводят мосты,

что в борьбе с собой проиграла «блиц»,

что похоже и правда: Ты – это ТЫ…

***

Договоримся о встрече:

вечер –

дождливый за окнами,

свечи –

на круглом столе,

запах кофе

и отражённый в стекле

Твой неуверенный профиль.

 

Договоримся о счастье:

часом,

означенным полночью,

частью,

а может быть – полностью,

но  не потом, а уже –

в двери звонящем –

на никаком этаже.

 

Договоримся о грусти:

пустим

её до ответа,

пусть не

на всё. А с рассветом –

вдруг обнажат свою суть:

встреча, и счастье, и грусть.

***

Ты – звезда, тебе некуда падать:

на погибель, на память, на радость,

на рассвет – удивлённый и ранний,

на моё исполненье желаний.

 

Постигая глубокую темень,

мы пугаемся собственной тени.

Я в ответ чуть заметно киваю:

что ж, бывает такое, бывает…

 

Эту страсть принимаю за нежность –

так легко, беззаботно, небрежно.

И любовь выдавая за жалость,

я послушно с тобой соглашаюсь:

 

в том, что ветер за окнами плачет,

что всё – будет, и будет – иначе,

что и счастье порою не в радость,

и что некуда, некуда падать.

 

***

Ты в сказку Андерсена Ганса

тревожно распахнула ставни…

Допустим, что другого шанса

судьба тебе не предоставит.

 

Маячила полярной ночью

развязка дальнего финала:

Ты так старательно и точно

сюжет нелёгкий проживала.

 

И вот уже святой надеждой

горит твой разум одинокий,

и Гердой преданной и нежной

ты в путь пускаешься далёкий.

 

Цветник, дорога, старый ворон,

олень – красавец, как с картинки,

лапландка на треске сушёной

записку пишет старой финке.

 

А вот и Кай в чертогах дивных:

он складывает слово «вечность»…

А ты… Тебе уж всё едино,

тепло твоё не бесконечно.

 

Не бесконечна эта вера,

не беспредельна эта нежность…

И, повзрослев, былая Герда,

ты стала Королевой Снежной.

 

И по ночам в санях метельных,

кружась над городом усталым,

ты в окна пристально глядела,

как будто бы кого искала.

 

И не из мести злой и скверной,

а от тоски почти что тайной –

ты обрекла иную Герду

на те же самые страданья.

 

Чтоб убедиться непреложно,

что этот путь не равен жизни.

Что и она пройти не сможет.

Что датский сказочник ошибся.

 

 

**

А дело в том, что в сущности никто

не нужен никому. И будь он проклят –

глубокий смысл  без мостика и брода.

И жизнь даётся человеку для того,

чтоб понял он, что мир отнюдь не вздрогнет,

не затаит дыхание природа,

и всё вполне случится без него.

 

Но если вдруг и прикоснётся боль,

то ни следов, ни шрамов не оставит –

ни у кого. И ничего не значит

придуманная им его же роль

в любимых жизнях. Всё как есть – растает.

Никто не обернётся, не заплачет.

Как прежде – будет хлеб, и будет соль.

 

И только льдистым вздохом наградят

надменно удалённые, немые

привыкшие к законам мира звёзды:

в замысловатый выстроятся ряд…

Холодный свет туманной звёздной пыли:

во имя человека. Слишком поздно

жалеть, что редко он дарил им взгляд.

 

И нет различий: сквозь кромешный страх –

рождаться в мир иль уходить из мира.

Быть призванным из тьмы лучом сакральным –

для жизни в обозначенных мирах,

чтобы согреть окраины эфира

на стыке галактических спиралей

молчанием, застывшим на губах.

 

Всё будет так. Во мраке и в тиши –

не вздрогнет мир… Но крыльями большими,

взметнувшимися в Вечность, распахнётся

обитель той единственной души,

к которой человек тянулся жизнью.

Лишь на неё одну он обернётся –

без страха – сквозь немые рубежи.

 

Как ниточка прольётся этот свет –

когда иные все угаснут вовсе:

он будет и за гранью узнаваем –

вне времени безмерных звёздных лет…

И смыслом отзовётся всё, что после –

единственно возможным и желанным,

и Встречей обозначится ответ.