«ЗИМНЯЯ СИНИЦА»

         (из цикла)

1

А мне б ворваться в утреннюю просинь

и Солнцу гимн пропеть…

Мы встретимся в апреле: Ты не против?

Мне раньше не успеть –

 

опомниться, забыть и дать напиться

ручьями февралю…

Я – питерская зимняя синица.

И ветер не люблю.

 

Он стягивает ночь над головою:

темно и не вздохнуть…

Прости, я говорю сейчас с Тобою,

с Тобой, не с кем-нибудь!

 

А с крыш течёт, и радоваться надо,

и оттепель в чести…

Но перепады, перепады, перепады –

до «минус двадцати».

 

 

 

2

 

Сове

 

У меня под крылом – неразбуженный день,

предрассветная мгла.

У Тебя – сумрак сказочной ночи. И тень

твоего же крыла.

Твой мистический голос – не плач, не восторг, -

заклинанье в ночи;

а меня к канарейкам сажают в острог,

чтоб их петь научить.

Я зрачками ловлю беспокойный эфир

суеты и тревог;

а в нездешних очах Твоих светится мир

всех сакральных дорог.

 

Я врываюсь к Тебе с самым первым лучом,

в перьях - воздуха звон;

сердце бьётся отрывисто и горячо…

Но Тебя клонит в сон.

3

 

В заголовках не ставят точек.

Под цитатой не пишут даты.

Никогда – ведь оно короче,

чем расплывчатое когда-то.

 

Может быть, мы сегодня вместе

проживаем последний сон свой.

Не беда: просто много чести

так беспечно летать под Солнцем.

 

Так подолгу кружиться рядом

на рассвете, где звонко пелось…

Это слишком большая радость.

Это слишком большая смелость.

 

А могли бы – сквозь эти тучи.

А умеем – не просто слышать.

Из самих себя – выбрать лучших.

Для любых других – петь потише.

 

Одиночеств густые гроздья

в цвет сирени – персидской, едкой.

Не беда. Мы могли бы. Брось Ты…

Это просто сломалась ветка.

 

Это слишком большая роскошь –

быть так близко, имея крылья…

 

Против шквалистого норд-оста.

Против собственного бессилья.

Разлететься – ведь мы крылаты!

Стать друг другу – не ближе прочих…

 

Под цитатой – не пишут дату.

В заголовках – не ставят точек.

 

 

4

 

Завершает осень линьку –

канет в снег.

Я встревоженному лику

плачу вслед –

лику трепетного чуда,

сну Луны:

верность – страшная зануда,

извини.

Дремлет ночь в твоём оконце.

Тишина.

Извини, но только Солнцу

я верна!

 

 

5

 

Болью в сердце на вздох «ах!..»

Словом «да» на вопрос «Как?»

От тоски до огня – взмах.

От сосны до Луны – шаг.

От крыла до крыла – крик.

И до срыва в любовь – миг.

 

 

6

 

Когда-то ты был мне другом.

Когда-то ты был мне братом.

Потом я тебя любила.

И долго была крылата.

Потом ты направил парус

к полуденным ярким странам…

А я не смогла. И после

летать перестала. Странно.

 

Текли времена и мысли.

Менялись птицы и люди.

Всё чаще глаголом «было».

Всё реже глаголом «будет».

Всё дольше моё забвенье.

Всё дальше твоя орбита.

Уже и лица не помню.

Уже и тоска разбита.

 

Разбита другой любовью.

Другая – любовью новой:

ночной осторожной птицей,

застывшей у изголовья.

И я драгоценный опыт

собрав по златым крупицам,

толкую теперь иначе,

иное прошу у птицы:

 

«Я буду Тебе сестрою.

Я буду Тебе подругой»…

Да лишь бы не разлететься.

Да только бы не по кругу.

Но есть у неё подруга,

сестра, кумовья. И тайна…

 

А парус мой ловит ветер.

И просит дороги дальней.

 

 

 

 

7

 

Набросало полземли снега.

Только нет в земном снегу прока…

Шаг за шагом уходя в небо,

повинуясь своему Року –

поднимаясь над земным шаром,

пропоёт синица песнь-притчу…

И глядит на этот мир старый

с высоты ещё пока птичьей.

 

Пусть не ей одной теперь трудно –

коль случилось, значит так надо.

Чем совет провозглашать мудрый,

лучше молча окажись рядом.

А всего-то нужно так мало:

чтоб нашла ты для свечи спичку…

а когда придёт рассвет алый,

потеплеет её взгляд птичий.

 

Не высчитывай, почём лихо,

не выгадывай, за что платишь;

чем сидеть в своём дому тихо –

лучше окна распахни настежь.

Да не спрашивай, кому горше,

а насыпь в ладонь пшена щедро.

Всё равно ей будет гроз – больше,

и достанется сполна ветра.

 

Будет долго эта ночь длиться.

Спелый август упадёт в осень…

Протяни свою ладонь птице:

и награды не проси вовсе.

 

 

8

 

- Как сверкает Залив!

- Просто утро.

- Оторвись от Земли!

- Это трудно.

- Твоя жизнь – высота!

- Что ты, детка…

- Ты же можешь летать?!

- Очень редко.

Я молюсь на вечное Солнце,

я люблю спокойное море,

я пою о том же, что Сольвейг,

я грущу о северных зорях,

я шепчу о жизни крылатой,

я прошу удачи любимым,

я боюсь кометы хвостатой,

я уйду седым пилигримом.

О, Залив!

Он горит перламутром!

От Земли…

Неужели так трудно?!

- Твои крылья из тайны?

- Из фетра.

- От чего мне печально?

- От ветра.

 

 

9

 

Ирония первооснов

в злорадстве мартовской капели:

от обречённости снегов –

до отрешённости метелей.

 

И лёд чистейшей белизны –

хрусталь Полярного Урала –

в интерпретации весны

звучит аккордами финала:

 

я слышу звук, и вижу свет,

хоть свет слабей, а звуки глуше…

Упрямо, сквозь вороний бред –

протягиваю Солнцу душу.