ОЛЬГА
Гостевая книга   Гостевая книга
Главная Рисунки Стихи "По всем возможным направленьям". Венки сонетов.
Санкт-Петербург. Изд-во "Петрополис", 2003 г., 32 с. Художник - Мария Подольская
Памяти Антонины Николаевны Шурановой

Содержание
обложка
О, как менялось всё, но ты была всегда,
И мнится, что души отъяли половину
Ту, что была тобой, - в ней знала я причину
Чего-то главного…
А. Ахматова

эпиграф
Всё пройдёт. Всё проходит. Не всё…
Так нелепа попытка прощания -
до потери основ, до отчаянья,
до бессонницы, сжавшей висок
неотступным серебряным обручем;
и туда устремляется взгляд,
где разлуки уже не грозят…
Если будет рассвет, будет солнечно.

Если будет рассвет, будет солнечно,
либо пасмурно. Город-Пасьянс
бросит карту на ранний сеанс,
но продлить переменную облачность
не сумеет: ни частью, ни полностью.
Мельпомена бледна и молчит:
маска в левой руке, точно щит.
Что случится - случится за полночью.

Что случится - случится за полночью:
до рассвета - взгляд Вечности в ночь;
выдох - вдох - шаг над городом - прочь -
не держась за мгновенья и поручни,
за мосты (их решётки не в счёт,
кроме тех двух горбатеньких мостиков), -
за античной извечной прогностикой:
небо встретит, обнимет, спасёт.

Небо встретит, обнимет, спасёт,
отогреет, укутает бережно…
А тем временем, город вдоль берега
неуютный февраль занесёт;
и метелью одной перекрещена -
его явь - это тоже не мы;
его сны - бесполезно немы -
затаились каналами вещими.

Затаились каналами вещими,
и пульсирует в них, не спеша,
тот красивый и царственный шаг
проходившей по мостику женщины.
И тотемы - прибрежные львы -
сквозь безмолвие и недоверие
подо льдом различают артерии,
чьи теченья и вправду кривы.

Чьи теченья и вправду кривы,
чьё молчанье и прочно, и дорого;
впрочем, силы и нежности - поровну
в этих жестах, не рвущихся ввысь.
Глубина потемневшей Невы
поглощает дурные пророчества -
обещают конец одиночеству
отголоски иной синевы.

Отголоски иной синевы
пробивают лучами как стержнями.
По-ахматовски гордая сдержанность
в повороте её головы.
Долгих сумерек горькая трещина
млечным ветром разносится в прах;
и уже проступают впотьмах
очертания встречи обещанной.

Очертания встречи обещанной -
снова в любимых глазах…
Не иначе. Иначе - никак.
Вот и всё. Вот и всё, что завещано.
Сколько смысла в себе унесёт
эта жизнь, что окажется странницей.
Всё пройдёт, всё проходит… Останется.
Всё пройдёт, всё проходит… Не всё.

Всё пройдёт, всё проходит. Не всё…
Если будет рассвет, будет солнечно.
Что случится - случится за полночью:
небо встретит, обнимет, спасёт.
Затаились каналами вещими,
чьи теченья и вправду кривы,
отголоски иной синевы -
очертания встречи обещанной.
Всё пройдёт. Всё проходит. Не всё...
По всем возможным направлениям...
Капли солнца из глаз сентября…
Дремлет охранный зверь…
Наш выбор на спасенье не похож…
Ранний вечер дешевой краской...
Так давайте условимся: все хорошо…
Мой единственный солнечный друг…
По всем возможным направленьям
локатор выставил ладонь,
и между небом и водой
не проскочить скользящей тенью.
Не исключая ничего,
не прогнозируя нисколько,
плывёт луна лимонной долькой
сквозь запотевшее окно.
И фаз её никак не счесть,
коль станешь их дробить на части,
и к ним ты вовсе не причастен,
их ровно столько, сколько есть;
а сквозь её плавник летящий
ветра разносят злую весть.

Ветра разносят злую весть,
и их уже не остановишь,
и стоит уповать на то лишь,
что всех ветров не перечесть,
не сосчитать, не уследить,
и может быть такое дело -
из них единственный и смелый
дотянет к нам иную нить,
с другим концом другую сказку
нам приоткроет тёмный лес,
покуда смысл не исчез,
пока не грянула развязка,
и не сменила форму маска,
сорвав причудливую маску,
не изменив удельный вес.

Не изменив удельный вес
ночных часов в отрезке суток,
мы удлиняем промежуток
свеченья лунного небес
во имя жизни битвы за права
бессменно быть самим собою,
за перемирие с судьбою,
за не рожденные слова.
Но обтекая все сомненья,
наш разум - гибкая река,
он не касается пока
интерпретаций сновидений,
где роль предельно велика
авантюризма в царстве лени.

Авантюризма в царстве лени
у прочих нам не занимать:
мы тренируемся опять
на всех изысканных мишенях.
Совсем не твёрдою рукой,
отнюдь не стопроцентным зреньем -
закономерным совпаденьем,
в чём нет заслуги никакой,
к десятке тянется наш дротик…
Так подступают рубежи,
что нам по силам пережить,
и не препятствуя природе,
мы благосклонны, мы не против:
такая воля для души.

Такая воля для души
дана единожды от Бога,
как непреложная дорога,
как мировой детектор лжи.
И всё доподлинно сверяя
у каждой столбовой версты,
мы не планируем мосты
к тому, что завтра потеряем.
Молчанье - эхо камнепада -
переродится в новый звук,
преобразив былой недуг
в опровержимую браваду:
так узнаваем этот круг,
и так заманчива награда.

И так заманчива награда,
что станет нам не по плечу.
Но исцели себя - врачу,
и всё само пойдёт как надо.
Превозмогая в голове
последствия бессонной ночи,
тот путь, что выглядит короче,
но по густой сырой траве,
мы выбираем как отраду:
наперерез, наискосок,
через флажки, поверх ограды -
они тут, право же, не в прок -
и ветер так стучит в висок,
что ничего уже не надо.

Что ничего уже не надо -
возможно было предсказать;
но воедино не связать
сомненья, домыслы и правду.
Пересекая город вдоль,
и поперёк пересекая,
вперёд, назад, по вертикали,
сквозняк приоткрывает боль:
её мы прячем как умеем,
но раны старые свежи.
Не притупляются ножи,
и ножны сердца каменеют,
хоть пальцы над листом немеют:
продиктовали - запиши.

Продиктовали - запиши.
И напряжённо слушай дальше,
распознавая ноту фальши
в ошеломляющей глуши.
И ничего не извлекай
из обретённого незнанья,
дробя оттенки пониманья
проникновенно, через край.
Но не признанье впопыхах
вдруг наскоку с седла сбивает,
а настороженность слепая,
песком застрявшая в глазах.
Итог один и несмываем:
диктант небес - земля в крестах.

Диктант небес - земля в крестах…
Вот так проходит слава мира.
И подношения кумиру
резонно вызывают страх.
Такой масштаб слепых даров
сведёт с ума кого угодно,
но отречение бесплодно
на сушу вынесет улов.
Играть с самим собою в прятки
и победить в конце концов:
вот этот результат жрецов
пускай пронзительный и краткий -
с не изменившимся лицом
мы пишем жизнями в тетрадки.

Мы пишем жизнями в тетрадки -
а как там сложится потом? -
усидчиво скрипеть пером
и упоительно, и сладко.
Прилежный старый ученик
так ностальгически обижен,
словно ему оценку ниже
учитель выставил в дневник.
Но он-то знает: всё не так,
он всё учил, к тому ж украдкой
он всё списал так аккуратно -
не придерёшься, он - мастак,
и сдал работу до звонка,
провозглашая "всё в порядке!"

Провозглашая "всё в порядке!",
мы в это верить не спешим;
пусть безупречны муляжи,
но не сладки, не ароматны.
И в остром трепетном "вчера"
не разыскать ответ на "завтра":
какая разница, в чём правда,
какое дело, где игра.
Не начинайте всё сначала,
там шанс - ни одного из ста,
не однозначна, не чиста
развязка смутного финала:
любой соломы будет мало
во всех сомнительных местах.

Во всех сомнительных местах
мы замедляем ход напрасно,
а ведь могли бы - это ясно -
проплыть на полных парусах
и проскочить… Но осторожность
дурная спутница в пути.
И положение спасти
не даст последняя возможность.
Не удержать железной хваткой,
не отпустить по воле волн,
прямой не выставить заслон,
вдаль не умчаться без оглядки…
А ветер ломится в стекло,
и тени крестятся украдкой.


И тени крестятся украдкой,
и от корней до кроны - дрожь…
Не устоишь. Не упадёшь.
Предстала вечность мигом кратким.
Всё вспомнить за одно мгновенье,
переиначивая смысл, -
кому под силу? Снятся сны
не для прямого воплощенья.
Уже не жизнь, ещё не прах,
уже не боль, ещё не воля,
но, Боже сохрани, доколе
блуждать беспомощно впотьмах…
Ответ проносится по полю.
И вздох опережает страх.

И вздох опережает страх
опознавания причины,
вот лист, вот ножик перочинный,
слух навострён, перо в руках.
И остаётся лишь одно:
расставить знаки препинанья.
И в полном временном незнании
беззвучно растворить окно.
Признать ошибку - как вдохнуть,
принять её без сожаленья,
и ворох буквенных сплетений,
освободив больную грудь,
в пустой эфир легко швырнуть -
по всем возможным направленьям.

По всем возможным направленьям
ветра разносят злую весть,
не изменив удельный вес
авантюризма в царстве лени.
Такая воля для души,
и так заманчива награда,
что ничего уже не надо:
продиктовали - запиши.
Диктант небес - земля в крестах:
мы пишем жизнями в тетрадки,
провозглашая "всё в порядке!"
во всех сомнительных местах.
И тени крестятся украдкой.
И вздох опережает страх.
Содержание
Всё пройдёт. Всё проходит. Не всё...
По всем возможным направлениям...
Капли солнца из глаз сентября…
Дремлет охранный зверь…
Наш выбор на спасенье не похож…
Ранний вечер дешевой краской...
Так давайте условимся: все хорошо…
Мой единственный солнечный друг…
Капли солнца из глаз сентября -
на ладонях златого тумана.
Это утро проснётся не рано
по будильнику фирмы "Заря":
капли солнца из глаз сентября.

На ладонях златого тумана
прелый дух устаревшей листвы.
Год мудреет. И с годом на "Вы"
переходят все лучшие страны -
на ладонях златого тумана.

Это утро проснётся не рано.
И с присущей актёру ленцой
припечатает грим на лицо
мокрым ёжиком пана Каштана.
Это утро проснётся не рано.

По будильнику фирмы "Заря",
что заводит сосед за рекою
медно-охристой сонной рукою,
с каждым разом всё позже трубя,
по будильнику фирмы "Заря".

Капли солнца из глаз сентября
янтарём разбросало под ноги.
Это промысел очень немногих -
рассыпаться как будто зазря.
Капли солнца из глаз сентября…

Содержание
Всё пройдёт. Всё проходит. Не всё...
По всем возможным направлениям...
Капли солнца из глаз сентября…
Дремлет охранный зверь…
Наш выбор на спасенье не похож…
Ранний вечер дешевой краской...
Так давайте условимся: все хорошо…
Мой единственный солнечный друг…
Дремлет охранный зверь
в комнате у порога.
Я говорю так много -
ты до конца не верь.
Я непосильной данью
завтрашний день предам…
Выкинуть старый хлам -
мало в том оправданья.

Мало в том оправданья,
что отдаю навек.
Явится человек
как результат страданий
с перерождённым знаньем.
Важен другой итог:
дань отдаёт он впрок,
но не своим желаньям.

И не своим желаньям,
и не в последний раз:
снова не ровен час,
снова свежо преданье.
Лучшей из всех потерь,
мне отведённых Богом,
не уточняя, кто там,
я открываю дверь.

Я открываю дверь.
Я наливаю кофе.
Не отмеряй по крохе -
сразу мне всё отмерь.
Всё, что теперь моё,
оптом и в одночасье.
Тягостным безучастьем
тянется забытьё.

Тянется забытьё
этой любви бесстрастно.
Как за неё не драться?
Драться ли за неё?
Перебирая травы,
я заварю коктейль.
Что же ты дрейфишь - пей,
эта любовь на равных!

Эта любовь на равных -
в общий бокал течёт.
"Да" или "нет" - не в счёт.
"Да" или "нет" - неправда.
Мне всё давно не странно;
эта твоя душа -
как она хороша,
как она своенравна!

Как она своенравна -
мне довелось испить.
Я выбираю "быть".
Я ведь имею право.
Светится остриё
тонкой стальной иголки.
Я отойду в сторонку.
Я отдаю своё.

Я отдаю своё.
Я рассчитала силы.
Приторно и красиво
в тёмном стекле питьё.
Завтра, но не теперь,
я заплачу за время,
я закричу - не верь мне! -
дремлет охранный зверь…

Дремлет охранный зверь.
Мало в том оправданья,
что не своим желаньям
я открываю дверь.
Тянется забытьё.
Эта любовь на равных -
как она своенравна!
Я отдаю своё.

Венок Пятый
Наш выбор на спасенье не похож:
нам всё равно, откуда возрождаться,
лишь допустить бы вероятность шанса,
а там неважно - пепел, пена, ложь,
а, может, плаха - было бы желанье,
в бокале - мёд хмельной, в глазах - кураж.
Но волю по частям не распродашь
в бронежилете самообладанья.

В бронежилете самообладанья
мы, в сущности, бродяги и певцы:
убогие посланники, гонцы,
глашатаи немого мирозданья.
Чуть слышное в ночи "пшелюбо, пани",
и собственное эхо - "прощены".
За призрачную тень чужой вины
повержены предательским желаньем.

Повержены предательским желаньем -
беснуется молчанье тесных стен;
спасительная влага перемен
живой водой рассвет тревожит ранний.
Условий Богу - вынь, да и полож -
мы ставить не осмелимся: опасно.
Куда как проще - огненно и страстно
разбить о стену голову. Ну что ж…

Разбить о стену голову: ну что ж -
спасибо за попытку. Да не в пору.
Последствия шального разговора -
в цене не возрастают ни на грош.
Годами не растраченную нежность
для этих самых сохраним минут.
А что там завтра - Цезарь или Брут -
мы риск не прогнозируем прилежно.

Мы риск не прогнозируем прилежно:
мы - дети легкомысленной игры,
где встречи с незапамятной поры
прописаны подробно и неспешно.
Иди вперёд, покуда не придёшь.
Потом опять. И - до седьмого пота.
Мы не изменим это ни на йоту,
наружу устремясь из чёрствых кож.

Наружу устремясь из чёрствых кож,
нас время оприходует бестактно.
Но не де-юре то, что нам де-факто,
и субфибрильно подступает дрожь.
А птиц ошеломляющий галдёж
за час до несомненного рассвета
высвобождает из души поэта
бессонниц обоюдоострый нож.

Бессонниц обоюдоострый нож -
не более, чем плата за терпенье.
Мы предпочтём галёрки вдохновенье
позолочённым креслам царских лож.
И с тополей навязчивостью снежной
соскальзывает северный июнь,
размеренность унылую свою
оттачивая в омуте надежды.

Оттачивая в омуте надежды
не для того, чтоб ранить душу впрок,
к утру отводим взгляды на восток,
чтоб Солнце поприветствовать мятежно.
Но посмотри: повсюду, рядом, сплошь
закономерность давит на причины.
Мы доиграем: сдержанно и чинно.
Наш выбор на спасенье - не похож.

Наш выбор на спасенье не похож:
в бронежилете самообладанья
повержены предательским желаньем
разбить о стену голову. Ну что ж:
мы риск не прогнозируем прилежно,
наружу устремясь из чёрствых кож,
бессонниц обоюдоострый нож
оттачивая в омуте надежды.
Содержание
Всё пройдёт. Всё проходит. Не всё...
По всем возможным направлениям...
Капли солнца из глаз сентября…
Дремлет охранный зверь…
Наш выбор на спасенье не похож…
Ранний вечер дешевой краской...
Так давайте условимся: все хорошо…
Мой единственный солнечный друг…
Венок Шестой
Ранний вечер дешёвой краской
покрывал парики и маски,
речка Карповка шатко, валко
затекла в колодец под арку.
Снег нетрезвый в рваную простынь
пеленал Аптекарский Остров
и небрежной повадкой барской
красил небо твоей Пушкарской.

Красил небо твоей Пушкарской,
изливая тоску и дар свой;
продолжение крыш из снега -
всё врастает уныло в небо.
Город в судороге озноба.
Вьюжных туч воспалилось нёбо.
Я окошки твои от крыши
сосчитаю с конца - так ближе.

Сосчитаю с конца - так ближе:
наконец-то тебя увижу.
Расскажу наизусть - что помню,
понимаю, что всё неполно,
принимаю, что всё непросто.
Я попробую без вопросов.
Тишина все ответы слышит.
Потолок с каждым часом ниже.

Потолок с каждым часом ниже.
Я почти не читаю книжек.
Я давно не пою романсы.
Я к тебе отношусь с авансом
и меняю свои повадки
в этой каменной Петроградке,
торопить в ней минуты сложно:
весь мой завтрашний день - о прошлом.

Весь мой завтрашний день о прошлом:
повторения - понарошку,
возвращения - ниоткуда,
никакого такого чуда.
Никакого такого стресса:
на кассете Барбара Стрейзанд…
Одолею сомненья позже -
не распишешься в невозможном.

Не распишешься в невозможном -
не задержит тебя таможня.
Задыхаешься, таешь, плачешь,
никогда ни за что не платишь.
И швыряет тебя по тропам -
по окольным, неверным, робким.
Но в балладах, тешась игрою,
ты не тех пророчишь в герои.

Ты не тех пророчишь в герои
этой смутно-смешной порою.
Убеждаю себя нарочно:
никогда ни в каком окошке -
не мелькнёшь ни душой, ни жестом.
Никаких не грядёт пришествий.
Пересечь бы границу боли -
я опять не помню пароли.

Я опять не помню пароли…
Не положено здесь по роли
декламировать громким сердцем,
посыпая толчёным перцем.
На троллейбусной Ординарной
шаг замедлю высокопарно…
И рисует, рисует сказку
ранний вечер дешёвой краской.

Ранний вечер дешёвой краской
красил небо твоей Пушкарской.
Сосчитаю с конца - так ближе.
Потолок с каждым часом ниже.
Весь мой завтрашний день - о прошлом:
не распишешься в невозможном…
Ты - не тех пророчишь в герои,
я - опять не помню пароли.

Содержание
Всё пройдёт. Всё проходит. Не всё...
По всем возможным направлениям...
Капли солнца из глаз сентября…
Дремлет охранный зверь…
Наш выбор на спасенье не похож…
Ранний вечер дешевой краской...
Так давайте условимся: все хорошо…
Мой единственный солнечный друг…
Венок Седьмой

Так давайте условимся: всё хорошо.
Предрассветная мгла не бывает бездарной.
Это птица тоски - безутешная Карна
завершает обряд на утёсе большом:
на скалистом краю, где трава не растёт,
где колышется тенью бродяга Безымень,
где зловещим шептаньем - ручьём тёмно-синим -
заклинание ночи под камень течёт, -
над обрывом в любовь гулко выкрикнет имя…
И сорвётся в бездонность недвижимых вод.
Этим действам сакральным сыграет отбой
растревоженным шумом бледнеющих сосен
первый солнечный луч. А иначе с тобой -
мы могли бы застыть в этой чопорной позе.
Мы могли бы застыть в этой чопорной позе,
и во власти привычек, кавычек и слов
всё на свете вершить, исходя из основ,
продиктованных пресной безжизненной прозе
ненавязчивой болью ненужной тоски,
непроросшим зерном, неразбуженным смыслом,
недочитанной книгой - и ныне, и присно
в том же месте, у той же треклятой строки -
вдруг замечу, склонившись у речки пречистой:
обронила колечко, да с правой руки.
Жребий - промысел Рока. Его же - мосты.
Мы на донышко счастья монетку не бросим.
Что бы сделала я, чем бы тешился ты, -
если б посох Судьбы не ударился оземь…
Если б посох Судьбы не ударился оземь -
что теперь говорить, причитать, упрекать:
если бы да кабы, вот бы время - да вспять,
и, уткнувшись в шифровку стекла на морозе,
моделировать слёзы грядущей весны
до восторженной дрожи, до самозабвенья…
И алмазными гранями светятся звенья
у сверхпрочной цепочки, и шансы даны
двадцать пять - к одному. Словом, просто везенье:
воплощённые в явь эфемерные сны.
Ничего, что так тягостны прежние клятвы,
что на сердце глухое прозренье легло…
Но тогда - непростительно и безвозвратно
ещё пара веков бы впустую прошло.
Ещё пара веков бы впустую прошло,
и окольные тропы потянутся мимо
всех на свете путей, что богами хранимы,
ибо за два столетья - пути замело.
И снега на ветвях, и заснеженность лиц -
по весне ни за что, ни на каплю - не тают…
И плутают по лесу тоскливые стаи
приручённых зверей, окольцованных птиц;
только в поисках веры прилежно листаем
мы замёрзшими пальцами кипы страниц.
Из-за туч-облаков, из-за толстого слоя
близлежащей вины раздаётся призыв -
нам пора. Мне пора. И достаточно боли.
Не играли в любовь - не играем в разрыв.
Не играли в любовь - не играем в разрыв:
сонно, нехотя время заполнит пустоты.
Как беда не приходит одна, так и кто-то
не уходит из сердца один: не спросив,
за собой он цепляет ещё одного,
и ещё, и ещё… Одиночество - лекарь,
первоклассный хирург, в результате - калека
снова учится жить: без того, без сего…
Он и слышит с трудом, озирается слепо
и бормочет под нос: ничего, ничего…
Но немыслим возврат - чем бы ни был исход,
и едва волоча непослушные ноги,
наш тяжёлый больной как молитву споёт:
"Попрощались - и полно. Не стой на пороге."
Попрощались - и полно. Не стой на пороге,
преуспевший в разрыве доподлинно в срок -
что ж, носи на здоровье лавровый венок,
сохраняя лицо непреклонным и строгим.
Только дрожь тебя выдаст в неверных ногах
после огненных плясок на зыбком канате;
в остальном - без изъяна. И выдержки хватит
не сорваться в тоску об утраченных днях.
Всё пристойно вполне, не волнуйся. И кстати -
не карают за жизнь в параллельных мирах.
Ну а мне подвернулся разомкнутый круг -
хоть какое-то время прожить не в остроге…
Я воспользуюсь этим подарком, мой друг:
стать свободным при жизни - фортуна немногих.
Стать свободным при жизни - фортуна немногих.
Ведь свобода - когда по-другому нельзя.
А тогда было можно. Дорога ферзя
начиналась от пешки: свидетели - боги.
Возлюбить как себя - вот с себя и начнём:
по труду ли, по вере воздастся - едино,
ибо вера - есть труд. И проносятся мимо
все герои массовок - им всё нипочём.
Что тут скажешь? Я - мастер плохой пантомимы:
подпираю отчаянье хрупким плечом,
всех атлантов за пояс заткнув между делом,
всех вещающих истины в хлам перебив,
пребываю в безмолвии скорбном и смелом,
никого не простив, ничего не забыв.
Никого не простив, ничего не забыв,
мне пора бы уже о насущности хлеба…
Где-то было меню... Благодарствуйте. Мне бы,
что ли, Вермута белого - аперитив.
Пожалейте тех птиц, что в редеющей чаще
вьют гнездо, где на древе пометка - на сруб…
Оцените молчание спёкшихся губ,
к коим яд поднесли в малахитовой чаше.
Многим - спорить не буду - не выронить звук,
но попытку протеста вы встретите чаще.
Что ж, всему своё время: теперь - не вчера.
И все прежние клятвы, залоги, зароки,
обручальные кольца - фетиш и игра.
Предрассветной порой не подводят итоги.
Предрассветной порой не подводят итоги -
просто прежний - вчерашний - закончился день.
Он не может, не должен отбрасывать тень
на завязку сюжета, что в новом прологе.
Мы - плохие художники оба, но я,
я хотя бы старалась…И вот она, тайна:
тем, в чём нет завершённости, как ни печально,
восхищаться, мой добрый попутчик, нельзя.
И закончилась часть от пути, что случайно
стала общей для нас: для тебя и меня.
А дороги потянутся дальше и дальше,
зашипит за спиной полусонный залив.
И загадки богов не преследуют фальши:
не развенчаны сфинксы египетских Фив.
Не развенчаны сфинксы египетских Фив -
это юмор, который граничит с цинизмом;
и сверкнут семь цветов сквозь дождливую призму,
и вздохнёт фараон - статен и горделив.
Но невзрачным окажется тесный мирок
фанатичной любви к нерешённым проблемам:
вы хотите, однако, из этого плена?
Не побрезгуйте - сами откройте замок:
вот вам ключ, и хорош репетировать сцену -
вы её, можно думать, готовите впрок.
Есть дела поважней наших пресных фантазий,
ими стоит заняться, покуда затих
горько-ревностный шквал на достойнейшей фразе:
будем, впрочем, достойны решений своих.
Будем, впрочем, достойны решений своих:
перед этим дурачеством меркнет реальность;
вспыхнет золотом не середина, а крайность,
и сентябрь по весне отпоют соловьи.
Завтра встать бы пораньше, да дальше шагнуть -
вот и вся, что ни есть, головная забота.
Не разведавши брода, не сунемся в воду -
это главный урок; в остальном - как-нибудь.
Так велось со времён прародителя Рода,
и не нам упражняться прокладывать путь.
И причудливой трещиной вольной игры
распахнутся внутри бессознательной сферы,
хоть с другой стороны, но всё те же миры…
Я всегда не умела ценить полумеры.
Я всегда не умела ценить полумеры:
как верёвка ни вьётся, а кончику быть.
И уж если до дна доведётся испить,
то не дольше, чем теплится жизни химера.
Обречённость появится там и тогда,
где закончится выбор - ни вправо, ни влево.
Вот тогда поглядим, как на трон королевы
всходят скромные пешки. А сколько труда
в это вложено - есть ли до этого дело
редким жителям царства покоя и льда.
И по шахматно-снежному полю, где ветра
оглушающий вой неожиданно стих -
приближается к трону усталая Герда…
Путь осилит идущий. И сложится стих.
Путь осилит идущий. И сложится стих -
сам собою, без наших надрывных стараний.
Мы готовили летом добротные сани,
а к зиме - в них уж некого было везти.
И что толку во сне, если вечер плетёт
витиеватую цепь безрассудств вдохновенных,
где прочнейшим звеном оказалась измена.
Если пьеса плоха, то игра не спасёт.
Но течёт же ведь кровь по измученным венам -
ну и слава богам. Остальное - не в счёт.
Мы не знаем покуда, чего не вернуть,
мы не ведаем, будут ли снова премьеры.
Но прозреет Любовь, и откроется Путь
над славянской языческой Солнечной верой.
Над славянской языческой Солнечной верой
всходит чудо-Ярило. Да здравствует день!
И уж если случится отбрасывать тень -
значит теплится жизнь под небесною сферой.
Берегиня Берёза, склонясь до земли,
обвивает ветвями разбитые судьбы,
и сударыня Речка мученья остудит
и водицей студёной печаль утолит.
И никто никого ни за что не осудит,
и никто никого ни за что не винит.
Это красная Зоренька песню заводит,
это новое утро над миром взошло.
Это вещие птицы поют о свободе.
Так давайте условимся: всё хорошо.
Так давайте условимся: всё хорошо.
Мы могли бы застыть в этой чопорной позе,
если б посох Судьбы не ударился оземь -
ещё пара веков бы впустую прошло.
Не играли в любовь - не играем в разрыв:
Попрощались - и полно. Не стой на пороге.
Стать свободным при жизни - фортуна немногих.
Никого не простив, ничего не забыв,
предрассветной порой не подводят итоги.
Не развенчаны сфинксы египетских Фив.
Будем, впрочем, достойны решений своих,
я всегда не умела ценить полумеры.
Путь осилит идущий. И сложится стих
над славянской языческой Солнечной верой.
Содержание
Всё пройдёт. Всё проходит. Не всё...
По всем возможным направлениям...
Капли солнца из глаз сентября…
Дремлет охранный зверь…
Наш выбор на спасенье не похож…
Ранний вечер дешевой краской...
Так давайте условимся: все хорошо…
Мой единственный солнечный друг…
Венок Восьмой
Мой единственный солнечный друг,
я пою тебя с лёгкостью снега:
от земли начинается небо,
замыкаясь в божественный круг,
мой единственный солнечный друг.

Я пою тебя с лёгкостью снега -
бесполезность свободы горчит:
так текут на закат палачи,
погружаясь в тягучую небыль…
Я пою тебя с лёгкостью снега.

От земли начинается небо:
эту нежность оспорить нельзя.
По бесследной дороге скользя,
повинуюсь стихии разбега -
от земли начинается небо.

Замыкаясь в божественный круг,
виноватые в смене сезонов,
взявшись за руки, медленно, сонно
вслед за Солнцем уходим на юг,
замыкаясь в божественный круг.

Мой единственный солнечный друг!
Как бы замысел ни был заманчив,
всё равно: он не более значит,
чем давно отступивший недуг.
Мой единственный солнечный друг…
Содержание
Всё пройдёт. Всё проходит. Не всё...
По всем возможным направлениям...
Капли солнца из глаз сентября…
Дремлет охранный зверь…
Наш выбор на спасенье не похож…
Ранний вечер дешевой краской...
Так давайте условимся: все хорошо…
Мой единственный солнечный друг…
Наверх  наверх главная  главная стихи  стихи Гостевая книга гостевая
книга


Hosted by uCoz